Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

#Зрение падало, и он постоянно натыкался на все, больно ударяясь головой или голенью или ненароком опрокидывая посуду. Он жил в постоянном страхе, что сломает ногу и не сможет добраться до телефона или что попадет в больницу, где врач, заподозрив неладное в истории болезни несуществующего мистера Денкера, докопается до истины.

С появлением мальчишки многие страхи отступили. Старик безбоязненно рассказывал ему о прошлом, которое почему-то помнил в мельчайших подробностях. Он без труда вспоминал имена, события и даже то, какая погода была в тот или иной день. Он помнил рядового Хенрайда, несшего караул на пулеметной вышке. У него был огромный жировик между глаз, которому он был обязан прозвищем Циклоп. Он помнил Кесселя, у которого была фотография его девушки, снятой голой на диване. Она лежала, закинув руки за голову. Кессель за деньги давал другим эту фотографию. Старик помнил имена врачей, проводивших десятки и даже сотни экспериментов по определению степени боли, которую способен вынести человек, последствий радиации, изучению электроэнцефалограмм умирающих мужчин и женщин и многого, многого другого.

Наверное, он разговаривал с мальчиком, как разговаривают все старики, но ему, похоже, повезло больше других: его готовы были слушать часами с бесконечным и неослабевающим интересом.

Разве могут несколько ночных кошмаров оказаться слишком высокой платой за это?

Дюссандер загасил сигарету, немного полежал, глядя в потолок, и спустил ноги на пол. Они с мальчишкой оба омерзительны, оба сосали кровь и вырывали друг из друга куски плоти. И если после совместных «трапез» на кухне даже он с трудом переваривал съеденное, то каково мальчишке? Мучают ли его ночные кошмары? Судя по всему, нет. Хотя в последнее время Тодд побледнел, похудел и осунулся.

Старик подошел к шкафу, открыл дверцу и, сдвинув вешалки направо, достал маскарадную форму. Она повисла на руке как шкура хищника. Он провел по ней ладонью… и нежно погладил.

Дюссандер долго не сводил с нее взгляда, а потом стал медленно надевать мундир и галифе, застегивая все пуговицы (даже молнию на галифе) и затягивая портупею.

Закончив, он посмотрелся в зеркало и с довольным видом кивнул.

Он вернулся к постели, лег, закурил новую сигарету, чувствуя, что его начинает одолевать сонливость. Старик выключил лампу, еще не веря, что все так просто, но через пять минут уже глубоко спал, и на этот раз кошмары его не тревожили.

8

Февраль 1975 года

После ужина Дик Боуден угостил Дюссандера коньяком, который тому совершенно не понравился. Однако он, конечно, расплылся в довольной улыбке и всячески его нахваливал. Жена Боудена принесла сыну шоколадный коктейль. На протяжении всей трапезы Тодд вел себя необычно тихо. Волновался? Наверное. Судя по всему, ему было очень не по себе.

Дюссандер буквально очаровал Дика и Монику Боуден, едва переступив порог их дома. Мальчик внушил родителям, что мистер Денкер почти ничего не видит (хоть заводи собаку-поводыря), потому он и ездит к старику, чтобы читать вслух. Дюссандер старался постоянно держать это в голове и, кажется, ни разу не прокололся.

Он оделся в свой лучший костюм, и, хотя вечер выдался влажным, артрит, по счастью, особенно его не беспокоил – так, давал о себе изредка знать, не более того. По непонятной причине мальчик не хотел, чтобы Дюссандер брал с собой зонтик, но тот не послушался. А сам вечер удался на славу, и даже отвратительный коньяк не мог его испортить. Как ни крути, а за последние девять лет Дюссандер впервые ужинал не дома, а в гостях.

Во время ужина он рассказывал о своей работе на автомобильном заводе и восстановлении послевоенной Германии.

#В вопросах Боудена, в том числе и о немецкой литературе, чувствовался искренний интерес, и ответы Дюссандера его не разочаровали. Моника Боуден поинтересовалась, почему он приехал в Америку так поздно, и старик, придав лицу подобающее скорбное выражение, поведал о кончине вымышленной супруги. Моника расчувствовалась.

Уже в самом конце, потягивая коньяк, Дик Боуден все же спросил:

– Прошу заранее извинить меня за бестактный вопрос, мистер Денкер, и я пойму, если вы сочтете его слишком личным и не станете отвечать… но мне ужасно любопытно, что вы делали во время войны.

Мальчик замер.

Дюссандер улыбнулся и стал шарить рукой по столу в поисках сигарет. Он отлично видел, где они лежат, но ему было важно не допустить ни малейшего промаха. Моника подала ему пачку.

– Благодарю вас, милая леди. Ужин был просто превосходным. Даже моя жена не смогла бы приготовить лучше.

Польщенная Моника поблагодарила за комплимент и покраснела от удовольствия. Тодд бросил на нее сердитый взгляд.

– Вам не за что извиняться, мистер Боуден, а мне нечего скрывать, – продолжил Дюссандер, поворачиваясь к Дику. – Начиная с сорок третьего года я был в запасе, как и все здоровые мужчины, которые по возрасту не подлежали призыву. Тогда уже чувствовалась неизбежность падения Третьего рейха и возглавлявших его безумцев. Особенно это касалось одного, как вы сами понимаете. – Он погасил спичку, и его лицо помрачнело. – Когда от Гитлера отвернулась удача, все ощутили облегчение. Огромное облегчение. Конечно, – он взглянул на Боудена, будто ища в нем понимания, – никто в этом не признавался. Во всяком случае, не говорил об этом вслух.

– Естественно, – уважительно поддакнул Дик Боуден.

– Об этом не говорили, – повторил Дюссандер, будто подчеркивая свою мысль. – Помню, как-то мы вчетвером или впятером – все друзья – заглянули после работы в один погребок, чтобы выпить. Тогда уже случались перебои со шнапсом и даже пивом, но в тот вечер имелось и то и другое. Мы знали друг дру-

га лет двадцать. Один из нас – Ганс Хасслер – заметил мимоходом, что фюрер зря послушал тех, кто советовал открыть второй фронт против русских. Я сразу сказал: «Ганс, Бога ради, думай, что говоришь!» Ганс побледнел и тут же сменил тему. А через три дня он исчез. И я больше никогда его не видел, как, похоже, и все остальные из нашей компании.

– Ужас какой! – воскликнула Моника, на которую рассказ произвел сильное впечатление. – Еще коньяку, мистер Денкер?

– Нет, спасибо, – с улыбкой отказался он. – Как говаривала моя теща: «Все хорошо в меру».

Тодд нахмурился еще больше.

– Вы думаете, его отправили в концлагерь? – спросил Дик. – Вашего друга Хесслера?

– Хасслера, – мягко поправил Дюссандер и посуровел. – Туда отправляли многих. Концлагеря… настоящий позор Германии, который она не сможет смыть и за тысячу лет! Вот оно – истинное наследие Гитлера.